Текст завещания сапожника из марселя

— Что должен знать студент?— Всё!— А что должен знать лаборант?— Почти то же, что и студент.— А аспирант?— В какой книге находится то, что должен знать студент.— А доцент?— Где находится эта книга.— А профессор?— Где находится доцент.

два студента1й-ну как подготовка к экзаменам?2Й-я тут с деканом за руку поздоровался1й-ну теперь ты экзамены точно сдаш?2й-да вот не знаю,захожу я в туалет-дёргаю двери кабинки и тут Он,позе орла-так руку мне и протягивает-вот я и поздаровался!1й-Дурак,это он кабинку закрыть хотел.

Произошел этот эпизод где-то в середине 90-х. Маленький белорусскийгородок. С транспортом по воскресеньям плоховато. Но народ стремитьсявыехать «в город» себя показать, на людей посмотреть, да, самое главноена базар сходить – прикупиться (город этот за час можно обойти вдоль ипоперек). Так вот автобусная остановка. Народу как на демонстрации:студенты вместе с провожающими родителями и с сумками, превышающими весвместе взятых родителей и детей

— Я хотел бы вернуть это. Я этим не пользовался.— Это ваш диплом.— Можно наличкой?

• Психология
• Карьера
• Истории из жизни
• Интересные люди
• Мужчинам на заметку
• В стране сновидений

• Астрология
• Гороскоп
• Любовный гороскоп
• Магия, гадания, непознанное
• Чудеса своими руками

Десятка самых занимательных завещаний в мире

• Здоровье
• Интим
• Беременность, роды, воспитание детей
• Аэробика дома
• Фитнес
• Фитнес в офисе
• Диеты. Худеем вместе.
• Йога
• Каталог асан

• Авто на шпильках
• В мире цветов
• Туризм и путешествия
• Дача, сад, огород
• Интернет
• Куклы
• Мой дом и интерьер
• Наши любимые животные
• Отдых
• Праздники. История, традиции, поздравления
• Притчи и сказки

• Рукоделие
• Вышивка
• Шитье и крой
• Бисероплетение
• Вязаная мода
• Вязание крючком
• Вязание на вилке
• Вязание на машинах
• Вязание на спицах
• Кружево, макраме и фриволите
• Лоскут и крючок
• Лоскутное шитье
• Рукоделия наших бабушек
• Тунисское вязание
• Фриформ
• Другие рукоделия

Жилье можно завещать одному наследнику или разделить в долях между несколькими наследниками по своему усмотрению. При этом надо помнить, что жилой дом представляет собой единый объект со всеми служебными строениями и сооружениями, расположенными на земельном участке, поэтому нельзя отдельно завещать хозяйственные постройки, к примеру, баню или гараж. Наследство в виде жилого дома со служебными строениями и сооружениями можно разделить только в виде долей объекта недвижимости. Оформив завещание, владелец имущества по-прежнему может распоряжаться недвижимостью по своему усмотрению — продать её, подарить или даже обменять. Он остается её собственником, ведь право собственности на завещанное имущество переходит куказанному в завещании лицу только в случае смерти наследодателя.

Завещательный отказ

Часто бывает, что люди вступают в повторный брак. У мужчины есть недвижимость и дети от первого брака. Как распорядиться квартирой, дачей? Ведь вторая жена уже немолода, и если оставить завещание на нее, то после ее смерти недвижимость достанется посторонним ему людям. А если оформить завещание на детей, то второй жене просто негде будет жить. На этот случай в действующем законодательстве предусмотрено оформление завещания с завещательным отказом (легат). Пункт 4 статьи 1057 ГК РК гласит: «На наследника, к которому переходит жилой дом или жилое помещение, завещатель вправе наложить обязательство предоставить другому лицу пожизненное пользование жилым помещением или определенной его частью. При последующем переходе права собственности на жилое помещение право пожизненного пользования сохраняет силу. Право пожизненного пользования неотчуждаемо, непередаваемо и не переходит к наследникам отказополучателя. Право пожизненного пользования, предоставленное отказополучателю, не является основанием для проживания членов его семьи, если в завещании не указано иное». Так что, установив завещательный отказ в пользу близкого человека, можно спокойно завещать недвижимость детям и внукам.

Необходимые документы

• правоустанавливающие документы на недвижимость (договор купли-продажи, договор приватизации, договор мены и др.);
• технический паспорт на квартиру или домовладение;
• кадастровую справку о зарегистрированных правах (обременениях) на недвижимое имущество (дом, а также и земельный участок) и сделок с ним. Выдается департаментом юстиции через ЦОНы по месту нахождения недвижимости;
• удостоверение личности завещателя.

• Как купить квартиру по женской ипотеке
• Как избежать аферистов на рынке жилья
• Какую ипотеку можно оформить на первичное жилье
• Как взять кредит в Отбасы банке на ремонт жилья
• Договор купли-продажи: важные детали, дополнительные пункты

Где Флора-римлянка сейчас?
Где рок, красу губящий рьяно,
Архипиаду скрыл от нас?
Ушла Таис в какие страны?
Где Эхо, чей ответ так странно
Звучал в безмолвье рощ и рек?
Где эти девы без изъяна? —
Где ныне прошлогодний снег?

Где Элоиза, с кем был раз
Застигнут Абеляр нежданно,
Из-за чего он и угас
Скопцом-монахом слишком рано?
Где королева, чья охрана
В мешок зашила и навек
Швырнула в Сену Буридана? —
Где ныне прошлогодний снег?

Где Бланш — сирены сладкий глас
И белая лилея стана?
Где Берта, мать того, кто спас
Французский край от басурмана?
Где слава лотарингцев Жанна,
Чьи дни английский кат пресек
В огне костра у стен Руана? —
Где ныне прошлогодний снег

Принц, не придумано аркана,
Чтоб задержать мгновений бег.
К чему ж крушиться постоянно:
«Где ныне прошлогодний снег?»

Где днесь Каликст, по счету третий,
Что, папою провозглашен,
Им пробыл с полдесятилетья?
Где добрый герцог де Бурбон,
Альфонс, кем славен Арагон,
И все, кого теперь в помине
Нет меж носителей корон?
Там, где и Карл Великий ныне.

Где Скотт, чьего лица двуцветью —
Багров, как дал, был слева он —
Дивился всяк на белом свете?
Где тот Испанец, с чьих времен
Мавр к подчиненью принужден
(Смолкаю по простой причине:
Забыл я, как он наречен)?
Там, где и Карл Великий ныне.

Мы все идем к последней мете:
Тот жив, а этот погребен.
Еще один вопрос, и впредь я
Не приведу ничьих имен,
А лишь скажу, что жизнь есть сон.
Где Ланчелот, по чьей кончине
Вакантен стал богемский трон?
Там, где и Карл Великий ныне.

Где Дюгеклен, кем был спасен
Наш край от вражьего бесчинья?
Где храбрый герцог д’Алансон?
Там, где и Карл Великий ныне.

Где днесь апостолы святые,
Которых древле чтил народ
За сан и ризы золотые?
Когда им наступил черед,
За ворот сгреб их черт, и вот
Тиароносцев отвезли
Туда, где всех забвенье ждет:
Взметает ветер прах с земли.

Где властелины Византии?
Где королей французских род,
В сравненье с коими другие
Владетели корон — не в счет?
Все новые из года в год
Монастыри при них росли,
Но кто теперь их след найдет?
Взметает ветер прах с земли.

Взять хоть Дижон, хоть Доль — любые
Места, каких невпроворот, —
Везде синьоры спят былые,
Сошедшие под вечный свод.
Смельчак, мудрец, злодей, юрод —
В гроб все до одного легли.
Никто сверх срока не живет.
Взметает ветер прах с земли.

Принц, всяк червям на корм пойдет.
Как ни хитри и ни юли,
Ничто от смерти не спасет.
Взметает ветер прах с земли.

XLII

Но если папы, короли
И принцы, как все люди, тленны,
И всем им в лоне спать земли,
И слава их кратковрем¦нна,
Ужели ж я, торгаш из Ренна,
Кончины убоюсь? Ну, нет!
Кто погулял, как я, отменно,
Легко на тот уходит свет.

XLIII

Что бы ни мнил скупец иной,
Нам жизнь дается лишь на миг.
Мы все у смерти под косой.
Вот и утешься тем, старик.
Ты встарь изрядный был шутник
И зло высмеивал других,
А, поседев, и сам привык
Сносить молчком насмешки их.

XLIV

Ты, забавлявший встарь народ,
Стал скучен всем невероятно:
Ты — обезьяна, ты — урод,
Общаться с коим неприятно.
Молчишь — осудят многократно,
Ославив чванным стариком;
Раскроешь рот — поймут превратно
И скажут: «Ослабел умом».

XLV

Теперь с сумой ходить тебе
И кланяться за каждый грош
Да слать проклятия судьбе
За то, что ты еще живешь,
Хоть жить давно уж невтерпеж.
Когда б не знал ты, что навек
За это в ад отсель пойдешь,
Ты сам бы дни свои пресек.

XLVI

Удел старух еще убоже:
Краса ушла, богатства нет,
И спрос на тех, кто помоложе.
Вот и грустят они, что лет
Им слишком мало на расцвет
Всевышний соизволил дать,
Но Бог немотствует в ответ —
Не знает Он, что им сказать.

Самые необычные завещания

Не отвергайте беспричинно
Небесполезного совета
Ты, кошелечница Катрина,
И ты, ткачиха Гийеметта.
Всю ночь ловите до рассвета
Поклонников любого сорта —
Желанны вы лишь в дни расцвета:
На торг нейдут с монетой стертой.

Пусть грубы, скупы, злы мужчины —
Зря, Бланш-башмачница, не сетуй
И с кротостию голубиной
Служи им, шляпница Жаннетта.
Ведь чуть для вас минует лето,
Вы не годны уже ни к черту,
Как клирик, что презрел обеты:
На торг нейдут с монетой стертой.

Чарует не лицо — личина,
Которая на нем надета.
Отнюдь не красоты картинной
Ждет друг от своего предмета,
Но нежности, тепла, привета,
А у старух дыханье сперто,
И потому тепла в них нету.
На торг нейдут с монетой стертой.

Запомните же, девки, это,
Пока не жалки, не мухорты
И песня ваша не допета:
На торг нейдут с монетой стертой.

XLVII

Хорош иль нет совет, что мною
Был выше к девкам обращен,
Назад не заберу его я:
Ведь на бумагу занесен
Моим писцом Фирменом он
(Будь проклят этот плут, коль скоро
По лени текст им искажен:
Огрех слуги — вина синьора).

XLVIII

Но может, это прочитав,
Иной влюбленный возмутиться
И возразит мне: «Ты не прав,
И говорить так не годится.
Кто не в пример тебе стыдится
Со шлюхами водить знакомство,
Тот от любви не отвратится,
Озлясь на них за вероломство.

XLIX

Мужчины любят их лишь час,
Они ж мужчин — за деньги только,
Ложась в постель с любым из нас,
Покуда есть в мошне хоть сколько,
И если глуп ты не настолько,
Чтобы добра от девок ждать,
У честной женщины изволь-ка
Любви и верности искать».

L

Такие доводы, боюсь,
Не в силах буду я разбить
И всеконечно соглашусь,
Что потаскух не след любить.
Но разве вправе я забыть,
Хоть и трактую их нелестно,
Что, прежде чем начать блудить,
Они ведь тоже были честны?

LI

Ничей дурной язык не мог
Ни в чем их упрекнуть сначала.
У каждой был один дружок.
Та клирика предпочитала,
А эта ряс не одобряла,
И был мирянин избран ею,
Чтоб страсть тушить, что в ней пылала
Антонова огня сильнее.

LII

Как и советует «Декрет»,
Они сперва в делах таких
Старались соблюдать секрет,
Дабы не соблазнять других,
Но вскорости дружков былых
Им начало недоставать,
И ныне каждая из них
Согласна с кем попало спать.

LIII

He знаю, чем такого рода
Распутство в них порождено,
Но женской, видимо, природой
Оно предопределено.
Могу добавить лишь одно —
Что в Лилле, Реймсе и Труа,
Везде известно всем давно:
Трикраты больше шесть, чем два.

LIV

К тому ж вольнолюбива страсть:
Где нет свободы — нет желанья,
И вправе мы, натешась всласть,
Сказать друг другу: «До свиданья!» —
Чтоб жизнь не превратить в страданье:
Не всякий же отдать готов
В любви, охоте, фехтованье
За миг отрады год трудов.

Блуди, гуляй, коль хватит сил,
И летом, и зимой студеной,
Но помни, что б ты ни творил:
Нет дурня хуже, чем влюбленный.
Страсть оглупляла Соломона,
Из-за нее ослеп Самсон,
В обман Далилою введенный.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Когда певец Орфей ходил
За Эвридикой в ад бездонный,
Его едва не проглотил
Пес Цербер, этим разъяренный.
Нарцисс, самим собой плененный
Красив он был, да неумен, —
Свалился в ключ незамутненный.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Сарданапал, что Крит смирил,
Сменить, бабенкой одуренный,
Свой пол по прихоти решил
И прял, по-женски обряженный.
Атласом ляжек распаленный,
Забыл Давид, что должен он
Блюсти Господние законы.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Отец Фамари поручил
Напечь лепешек для Амнона,
И чести тот сестру лишил,
Желанием воспламененный.
На что был Ирод царь смышленый,
А все ж Креститель им казнен
В угоду девке развращенной.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Скажу я про себя: я был
Бит, словно прачкой холст беленый,
За то, что спьяну нагрубил
Катрине де Воссель взбешенной;
Ноэль же, ею приглашенный,
Следил, как, бос и оголен,
Домой бежал я, пристыженный.
Счастливец тот, кто не влюблен!

Но остудить мой плотский пыл
Не смог урок преподнесенный,
И если б даже мне грозил
Костер, как ведьме уличенной,
Грешил бы все ж я беспардонно,
Не веря ни одной из жен:
Они всегда к коварству склонны.
Счастливец тот, кто не влюблен!

LV

Скажи мне та, кого так страстно
В былые дни я обожал,
По ней страдая ежечасно,
Чтоб зря я не воображал
И даже в мыслях не держал,
Что станет все ж она моей,
Себя бы я не унижал,
Избегнул бы ее сетей.

LVI

Увы! О чем ни вел бы речь я,
Охотно слушала она,
Мне даже словом не переча,
Чтоб мог я все сказать сполна.
Мила, внимательна, нежна
Она всегда со мной была,
Но, только с виду влюблена,
На самом деле мне лгала.

LVII

И верил, ею сбитый с толку,
Я в измышление любое:
Считал открытой дверью щелку,
Отборную муку — золою,
Медяк — монетой золотою,
Мякину — пищей самой вкусной
(Одно нам выдать за другое
Всегда сумеет враль искусный).

LVIII

Я небо принимал за таз,
За бычью шкуру — полог туч,
Голыш прибрежный — за алмаз,
Канаву — за гремучий ключ,
Прут для клейменья — за сургуч,
Свинью в грязи — за чернеца,
Отмычку — за хозяйский ключ,
Аббата — за пажа-юнца.

LIX

Мужчину, если даже тот
Не промах сам насчет подсидки,
Его зазноба обведет
Вкруг пальца с первой же попытки,
И он отдаст ей все пожитки.
Вот так я той, кого любил,
Обобран до последней нитки
И надоедой прозван был.

LX

Любви я отрекаюсь ныне,
В моих глазах ей грош цена.
Меня к безвременной кончине
Едва не привела она.
Мне лютня больше не нужна
И воспевать любовь невмочь.
Я получил свое сполна
И вновь влюбляться не охоч.

LXI

Сорвал плюмаж со шляпы я —
Пусть ловит кто угодно перья.
Любви чужда душа моя,
Совсем другим живу теперь я.
А если спросят, мне не веря,
Как смею я над ней глумиться,
Я так отвечу, зубы щеря:
«Кто смерти ждет, тот не таится».

LXII

Я знаю, смерть моя близка:
Мне трудно спину разогнуть,
Не бел, а красен цвет плевка,
И кашель раздирает грудь,
И от мокрот не продохнуть.
Для Жаннетон я — инвалид
И, хоть еще не стар отнюдь,
Уже старик, увы, на вид.

LXIII

Пусть, Такк Тибо, судьба пошлет
На дом твой всяческую шкоду
За кляп, что мне совали в рот,
За черствый хлеб, сырую воду,
За дни печали без исхода,
И нераскаянным придешь
В свой час ты к гробовому входу,
И… лучше я умолкну все ж.

LXIV

Но сколь ни черные дела
Творил ты с кликою своей,
Тебе я не желаю зла,
Прощаю всех твоих людей
И дружбу их ценю, ей-ей.
Вот, скажем, метр Робер — мы с ним
Друг друга любим не слабей,
Чем Богом ростовщик любим.

LXV

Я в пятьдесят шестом году
Лэ перед ссылкой написал,
И кто-то этому труду
Заглавье сам без спросу дал
И «Завещанием» назвал
Стихи, что мной сочинены.
Добром, что дурень разбросал,
Распоряжаться все вольны.

LXVI

Но не беру я то назад,
Что от меня другим досталось,
И выказать, как прежде, рад
К Ублюдку де ла Барра жалость.
Встарь дав ему соломы малость,
Гнилой матрас добавлю ныне,
Чтоб бастрюку на нем дремалось
Покойнее, чем на перине.

LXVII

Так вот, вручат мое добро
Тем, кто означен в завещанье,
Робен Тюржис, Провен, Моро.
Порукой в том — их обещанье,
А я им передал заране
Все в этой бренной жизни мной
Накопленное достоянье
Вплоть до постели под собой.

LXVIII

Пора назвать мне имена,
И я лишь присовокуплю,
Что своего писца от сна
Воспрянуть все-таки молю,
Чтоб он, пока диктовку длю,
Кого-нибудь не пропустил,
Зане забывчивость мою
Мне б край французский не простил.

LXIX

Я лишь с трудом могу дышать,
И голос мой почти угас.
Фирмен, ко мне поближе сядь,
Чтоб недруг не подслушал нас.
Все, что запишешь ты сейчас,
Размножить соизволь потом
Без добавлений и прикрас.
Итак, благословясь, начнем.

Царица неба, суши, вод, геенны
Вплоть до ее бездоннейших болот,
Дай место мне, Твоей рабе смиренной,
Меж тех, кому Ты в рай открыла вход.
Хотя моим грехам потерян счет,
Ты смертным столько доброты явила,
Что даже я надежду сохранила
Тебя узреть, дожив свои года, —
Ведь пред Тобой душой я не кривила
И этой верой буду жить всегда.

Скажи Христу, что верность неизменно
Ему блюла я. Пусть же ниспошлет
И мне прощенье Он, благословенный,
Как прощены Египтянка и тот,
Кто продал черту душу и живот.
Мне помоги, чтоб я не совершила
Того, что погубило б Теофила,
Не пожалей Ты грешника тогда.
Завет Господень я не преступила
И этой верой буду жить всегда.

Нища я, дряхла, старостью согбенна,
Неграмотна и, лишь когда идет
Обедня в церкви с росписью настенной,
Смотрю на рай, что свет струит с высот,
И ад, где сонмы грешных пламя жжет.
Рай созерцать мне сладко, ад — постыло,
И я молю, чтоб Ты не попустила,
Владычица, мне угодить туда.
Заступницу в Тебе я с детства чтила
И этой верой буду жить всегда.

Во чреве. Дева, Ты Христа носила,
И Он, чьи вечно царство, власть и сила,
Любовью движим, коей нет мерила,
Людей спасти с небес сойдя сюда,
Обрек себя на муки и могилу.
Наш Бог всеблаг — так я доднесь твердила
И этой верой буду жить всегда.

LXXX

Засим не оставляю милой
Ни сердца, ни своей души я:
Она ведь не меня любила,
А вещи несколько иные.
Какие ж? Кошельки тугие
С монетами в изрядной дозе.
Нет, лучше сунуть в петлю выю,
Чем отписать хоть грош сей Розе!

LXXXI

До тошноты я ею сыт,
И у меня уж никогда
В штанах, как встарь, не засвербит;
А ей, возникни в том нужда,
Всегда помогут без труда
Наследники Мишо, к примеру.
Сей муж, по прозвищу Елда,
Спит в Сен-Сатире близ Сансера.

LXXXII

Все ж, чтоб оставить что-нибудь,
Скорей, не даме, но Амуру,
Зане в ней искру чувства вздуть
Не смог я, как ни тщился сдуру,
Хоть не была она натурой
Холодной столь же и к другим,
Что рьяно строили ей куры
(Чужда мне, впрочем, зависть к ним).

Я никогда не знала своего отца. Моя мама не была замужем, и сколько я себя помню, мы с ней всегда жили вдвоем. Конечно, время от времени в ее жизни появлялись мужчины – мама очень красивая женщина – но, то ли ей просто не везло, то ли вечно мешали какие-нибудь обстоятельства, но итогом любых отношений неизменно оказывалось одиночество. Об отце я никогда не спрашивала, только один раз, в раннем детстве. Никакого четкого ответа я не получила, но каким-то образом поняла, что эту тему лучше обходить стороной, что впоследствии и делала. Впрочем, с течением времени этот вопрос как-то сам собой почти перестал меня занимать, и лишь изредка бес любопытства, сидящий внутри меня, поднимал голову. Например, однажды, в день моего рождения, когда мне исполнилось четырнадцать лет, одна из маминых подруг, тетя Люба, взглянув на меня, наряженную и завитую, как кукла, невзначай произнесла «Бог мой, как такая красавица и умница могла произойти от такого…Хотя, следует признать, что он очень умен, в чем-в чем, а в уме ему не откажешь!»… Но тут же под столом произошло некое шевеление, созданное толчком маминой ноги в ногу тети Любы, и беседа плавно перешла на другую тему.

С тех пор прошло почти одиннадцать лет. Разговор об отце в моем присутствии больше не заводился, сам он ничем не давал о себе знать, и бес любопытства благополучно уснул. За это время я успешно окончила школу, потом институт, устроилась на работу в редакцию одной второсортной газеты и жила обычной жизнью современной молодой девушки. Впрочем, три года назад случилось еще одно важное событие. Маме наконец-то несказанно повезло. Подруги уговорили ее съездить отдохнуть в Испанию. Из Испании мама вернулась какая-то не такая, задумчивая и очень сентиментальная. Вскоре выяснилось, что на концерте в Барселоне она познакомилась с неким испанцем, потом стали раздаваться какие-то звонки, происходить долгие телефонные переговоры, курортный роман, вопреки ожиданиям, перерос в очень серьёзные отношения, и вот уже два года мама живет на берегу Средиземного моря, замужем за знойным синьором Хоакином Родригесом, владельцем двух баров и одного отеля.

В нашей маленькой квартирке на окраине города я осталась одна.

Поначалу я очень тосковала, было непривычно возвращаться в пустой дом, оставшийся без маминой ауры, без запаха ее духов, без ее живого смеха, без ее вещей, занимавших почти весь шкаф, в котором после её отъезда остались висеть только мои одинокие джинсы. Но потом жизнь постепенно вошла в свою колею, дом снова обрел потерянный на время уют, и сейчас я думаю, что все сложилось как нельзя лучше.

Сегодня я задержалась на работе допоздна: надо было срочно закончить статью. По стеклам окон колотил бешеный ливень. Обычно в дождь пишется легче, но, когда стрелки огромных часов на стене перевалили за девять, я решила, что статью допишу дома, и, повеселев от этого решения, выпив крепкого чаю, вышла из редакции в половине десятого и, проскользнув под проливным дождем в припозднившийся троллейбус, поехала домой.

Когда я подходила к дому, улица была темна и пустынна. Конечно, кому захочется шататься по городу в такую погоду, когда ливень хлещет по асфальту, высекая из него искры?

Держа под мышкой зонт, роясь в сумке в поисках ключей и проклиная всё на свете, я почувствовала какой-то терпкий пряный аромат. Не успев подумать, чем это так необычно пахнет, я ощутила, что аромат усилился, и услышала сзади приятный баритон:

— Ну наконец-то, фройлейн Марта! Долго же заставляете себя ждать!

Обернувшись, я увидела высокого брюнета с легкой проседью, в длинном черном плаще. От неожиданности я замерла и перестала рыться в сумке. Брюнет мягко поторопил меня:

— Открывайте, открывайте, фройлейн Марта, я жду вас уже более 2-х часов, а в моем возрасте противопоказана сырая и промозглая погода.

Отыскав, наконец, ключи, я открыла дверь подъезда и стала подниматься по лестнице. Брюнет же подошел к дверце лифта, на мгновение обернулся, произнес:

— С вашего позволения! – и скрылся внутри.

Я чуть притормозила в недоумении.

Кто это такой? Незнакомый мужчина идет ко мне домой на ночь глядя… как странно он меня назвал – фройлейн Марта… А может, он все-таки не ко мне?

Но нет, он стоял на площадке, терпеливо меня ожидая.

— Я смотрю, вы по старинке ходите пешком, хотя давным-давно существуют лифты? – пригласил он меня вступить в беседу.

Я испытующе посмотрела на него.

— Целый день сидела на одном месте, да и после работы, как видите, прогуляться не удалось…

Зачем я перед ним отчитываюсь?

— В вашем новом доме, фройлейн Марта, по лестнице не находишься… Хотя вы еще так молоды… Ну, что же вы держите меня на пороге? Давайте же войдем в квартиру!

— Перед тем как войти в квартиру я бы хотела узнать, кто вы и в чем состоит цель вашего визита, — я постаралась изъясниться в его стиле.

Честно говоря, не самое подходящее время для непрошеных гостей.

Вообще-то, обычно в этот час я валяюсь в ванне с журналом…

— Позвольте представиться: Павел Иванович Корсаков, — с этими словами он взял мою руку и приложил ее к губам.

Его рука была холодна, словно в ее жилах не текла кровь.

Содрогнувшись от внезапного необъяснимого ужаса, я чуть ли не силой вырвала руку назад.

— … личный адвокат вашего отца.

— Моего отца? У меня нет отца! – уверенно заяви��а я.

Самые необычные завещания

К этой двери ключ подошел идеально, и она, приоткрывшись с глухим скрипом, пропустила меня внутрь. Оказавшись в кромешной темноте, я стала ощупывать стену в поисках выключателя, и, когда поиски увенчались успехом, зажегся неяркий свет, и я, наконец, увидела помещение, в котором оказалась.

Я стояла в большой прихожей, отделанной, на мой взгляд, в стиле девятнадцатого века; впрочем, в стилях я мало что смыслю. С изумлением осмотрела я антикварный шкаф, дорогой паркет, старинную люстру, оленьи рога, выполняющие роль вешалки, потемневшее зеркало в деревянной раме – казалось, что действие происходит в каком-то заброшенном замке, а не в современной квартире, расположенной в доме с лифтом. На стене висел стилизованный под старину телефонный аппарат. Из прихожей вели три двери – две налево и одна — прямо, а справа располагалась лестница на второй этаж.

Надо же, квартира занимает два этажа!..

Заперев изнутри дверь на несколько замков и цепочку из литого серебра, я сняла ботинки, повесила куртку в красивый шкаф из красного дерева и переобулась в мягкие тапочки с вышивкой и кожаной отделкой, стоящие у двери. Они, очевидно, когда-то принадлежали отцу, так как оказались мне очень велики, но другой обуви поблизости не было.

Я решила начать осмотр с центральной комнаты – ею оказалась большая гостиная, выполненная все в том же, не определенном мною, стиле, с диваном и креслами старинной немецкой фирмы, о чем свидетельствовали замысловатые клейма, картинами в тяжелых рамах, несколькими древними египетскими папирусами с изображениями богов, фараонов и сфинксов, и греческой напольной вазой. На небольшом круглом столике с позолоченной каймой стояла красивая фарфоровая статуэтка в виде девушки, играющей на лютне. На стене висели большие необычайной красоты часы с тяжелыми гирями, украшенные мозаичными портретами незнакомых дам и господ в одеждах королев и мореплавателей. В углу располагался большой камин с затейливой решеткой, отделанный настоящим нефритом, а рядом с камином, у стены, прилегающей к нему с другой стороны, стояло очень красивое пианино черного цвета, с подсвечниками по бокам. Широкие двойные двери, которые до этого я видела только в кино, вели из гостиной в столовую. Она тоже была очень просторной, с большим обеденным столом посередине и рядом стульев с изогнутыми ножками; в старинном буфете с прозрачными стеклами обнаружился сервиз из китайского фарфора: тончайшие блюдца и чайные чашки с причудливыми узорами в китайском стиле: разноцветные утки-мандаринки, китайский император в своем паланкине, духи камней, крестьяне с мулами, и все это было выписано чрезвычайно искусно. Тут же находились изящные бокалы из богемского стекла уже более позднего периода, позолоченные (или золотые?!.) столовые приборы, японский глиняный чайник, тоже расписной, по-видимому, ручной работы, и еще много всего диковинного. Пройдя сквозь полукруглую арку, из столовой я попала в кухню, где некоторые приметы цивилизации не дали мне окончательно впасть в иллюзию. Например, кухонный интерьер, кроме прочего, составляли вполне современная газовая плита и деревянные окна нового образца. В кухне тоже была дверь, которая вывела меня к лестнице, только с другой стороны. Вернувшись в прихожую, я продолжила свои исследования и открыла первую дверь слева. За ней оказалась уютная туалетная комната. Стены здесь были зеркальными, ванная напоминала небольшой бассейн и была выложена мрамором цвета оливок; на полочке висело несколько новеньких полотенец, очень нежных и мягких на ощупь. Последняя дверь на первом этаже вела в кабинет. По стилю он практически не отличался от гостиной: та же тяжелая деревянная мебель темных, глухих тонов, письменный стол, обтянутый добротным красным сукном, большой пятирожковый подсвечник, шкафы почти под самый потолок, с фигурными ручками, набитые какими-то старыми книгами, преимущественно на старонемецком языке…

На втором этаже я обнаружила две роскошно обставленные просторные спальни с большими окнами с низкими широкими подоконниками и еще одну комнату, служившую, скорее всего, гардеробной. Между гардеробной и одной из спален находились еще одна ванная и туалетная комнаты. Вдоль широкого коридора висело несколько светильников, а возле лестницы — такой же, как в гостиной, телефонный аппарат.

Сказать, что я была в немом восхищении – это не сказать ничего.

Не квартира, а мечта!

Радость переполняла меня, выплескивалась наружу, и было необходимо с кем-нибудь ею поделиться.

Я подошла к телефону в раздумье, кого бы поразить оглушительной новостью и, возможно, даже пригласить на рюмочку абсента, как вдруг раздался резкий телефонный звонок.

— Прибыли, фройлейн Марта? – услышала я голос Корсакова, — ну, каковы ваши впечатления о наследстве?

— Выше всяких похвал, — искренне ответила я, — я и предположить не могла, что папа жил в такой ослепительной роскоши!

В то время как мы с мамой перебивались с хлеба на воду.

— Да уж не бедствовал! – за этой фразой последовал короткий смешок.

Мне вдруг захотелось узнать об отце больше.

— Павел Иванович…

— Да, уважаемая фройлейн?

Когда же он перестанет называть меня «фройлейн»?!

— Вы ведь близко знали моего отца. Каким он был? Чем занимался? Какую жизнь вел?

— Это не телефонный разговор, Марта Вильгельмовна.

А может, его и пригласить?.. Попросить захватить аб��ент, отпразднуем новоселье, а там, за разговором…

— Сегодня навестить вас никак не получится.

Он что, мысли мои читает?..

Среди ночи мне показалось, что кто-то меня зовет:

— Марта!

Монотонный звук настойчиво вырывал мое сознание из крепкого сна.

— Марта! Марта!

Я с трудом разлепила ресницы, привстала и всмотрелась в темноту спальни. Никого.

Прислушалась. Никаких голосов.

Почудилось, что ли?..

Я снова легла и закрыла глаза, но сон как ветром сдуло.

Я лежала, боясь шелохнуться.

Однако вскоре меня вновь начала одолевать дремота, и через некоторое время я погрузилась в забытье.

— Марта! – опять, как иглой впиваясь в мой сон, послышался заунывный голос.

Откуда-то снизу.

Я вскочила на постели.

Напрягла слух. Тишина.

Не к месту припомнились страшные повести Гоголя.

Внезапно меня начала колотить мелкая дрожь. Трясясь, как под током, я рывком нырнула под одеяло с головой и непроизвольно вжалась в кровать с такой силой, что она хрустнула где-то внутри.

Из кровати меня не смогла бы сейчас вытащить даже самая великая сила.

Я была уверена, что больше не усну.

Более того, была уверена, что так и не уснула, а всю ночь, не смыкая глаз, лежала под одеялом, не в силах пошевелиться от страха.

Однако, когда в уши, рассекая тишину, ворвалась противная трель будильника, оказалось, что я спала, да вдобавок так крепко, что даже не сразу ее услышала.

Когда, наконец, я сообразила, что к чему и открыла глаза, выяснилось, что голова моя, как и полагается, лежит на подушке, не прикрытая одеялом, за окном уже светло, и никаких призраков нет и в помине.

Уверенная, что мне просто приснился кошмарный сон, я бодро встала с постели и, сладко потянувшись, направилась в ванную.

После принятия освежающего утреннего душа кошмар рассеялся, и в голову стали постепенно просачиваться мысли о работе и планах на день. Наверно, я вчера просто переутомилась.

По-быстрому выпив чашечку кофе, я выскочила из дома около восьми. Надо найти остановку, дождаться пятнадцатого трамвая, узнать его график, маршрут и засечь время до улицы Колокольной, где находится наша редакция.

На улице было пасмурно и холодно, холоднее, чем вчера. Вспомнив свою вчерашнюю траекторию, я выбралась из плотно обступивших дом многоэтажек на дорогу и пошла в сторону уже знакомого магазина и башни. Интуиция подсказывала, что где-то поблизости должна быть трамвайная остановка.

Я шла медленно и при тусклом свете дня с любопытством рассматривала улицу. Проспект Касаткина предстал во всем своем великолепии. Вдоль широкой дороги по другую ее сторону стояло высокое здание в готическом стиле, из темного камня, с барельефами и лепниной на полукруглых балконах; налево вглубь уходила дорога с фонарями по краям и видневшимся вдали роскошным фонтаном. Далее к дороге примыкало вполне современное здание с надписью «Казино», еще чуть дальше располагался банк со странной вывеской «Банк Фридриха Якобса», за которым пестрели вывески других магазинов и учреждений.

Все это меня бесконечно удивляло, и я сама не могла понять, почему.

Вроде бы обычная улица – широкая, красивая, богатая. И то, что старинные дома перемежаются с новыми – тоже не редкость. И банк Фридриха Якобса, в принципе, нормальное явление – на улице Некрасова, где находится наша с мамой квартира, в прошлый четверг открылась кондитерская « Пирожкофф и дочери»…

Незаметно я поравнялась с вчерашним супермаркетом и прошла чуть дальше в поисках остановки.

И только тут до меня дошло, что на всем проспекте кроме меня, никого нет, и стоит неестественная, какая-то мертвая тишина.

И каждый мой шаг отдается звенящим эхом.

И сам воздух проспекта Касаткина наполнен какой-то хрустальной неживой пустотой.

Я никогда не испытывала такого странного чувства.

Не успела я подумать об этом, как прямо в тон моим мыслям из магазина вышла женщина в темном пальто и шляпе. В руках она держала ридикюль, наподобие того, с каким я играла в детстве у бабушки в Калуге. Кажется, он принадлежал ее бабушке.

Я бросилась наперерез своей жертве.

— Извините, не подскажете, где остановка пятнадцатого трамвая?

Она повернула ко мне голову и приветливо улыбнулась.

От этой улыбки повеяло необъяснимым страхом.

Я одернула себя. Похоже, это все еще влияние ночного кошмара.

— Да вот же она, за вашей спиной!

Глаза женщины были спрятаны за затемненными очками.

Я оглянулась и увидела метрах в трех в сторону вчерашней башни небольшую аккуратную остановку.

Вчера я ее не заметила.

Ни с того, ни с сего вдруг почудилось, что, когда я обернусь назад, женщина как сквозь землю провалится.

В тревожном предчувствии я покосилась в ее сторону.

Но женщина оказалась на месте, и на мое «спасибо» вежливо ответила «пожалуйста».

На остановке, вопреки ожиданиям, маячили люди, и я совсем успокоилась: наверно, в этом районе в восемь утра ждут трамвая только случайно попавшие сюда экземпляры наподобие меня. А основной, как выразился водитель лимузина, контингент только проснется часам к десяти.

В эту минуту подошел пятнадцатый трамвай, и все ожидающие безмолвно погрузились в него.

Наутро за окном снова было пасмурно и туманно. На этот раз, помня вчерашнюю путаницу со временем, я вышла из дома пораньше, и очень правильно сделала, потому что каким-то непостижимым образом опять добиралась до остановки целый час. Народу на улице было немного, трамвай подошел вовремя, на работу я прибыла без опозданий, и день потек своим чередом.

Время от времени мысли мои возвращались к портрету.

Вскоре я поймала себя на том, что не могу забыть о нем ни на минуту. То и дело перед глазами вставал притягивающий взгляд отца.

Я словно до сих пор ощущала его на себе.

— Ты что сегодня такая сосредоточенная? – ехидно спросила коллега по работе и заклятая подружка Дина Мигунова.

— Что?.. – с трудом отвлеклась я от своих дум.

— Ты в последнее время постоянно в какой-то прострации.

— Дел много, — отмахнулась я. Не хотелось вступать в беседу.

— Что за дела? – она с любопытством приблизила ко мне свою острую мордочку.

Сейчас я ей сообщу, что получила в наследство двухэтажную квартиру в центре, и погляжу, как она перекосится от зависти.

Но что-то удержало меня от признания.

— Обычные дела.

— Не понимаю, какие у тебя могут быть проблемы? Мужа у тебя нет, детей тоже…

Сердце горько защемило. Я закусила нижнюю губу.

— … мать в Испании вся в шоколаде. Живи и радуйся! Это нам, замужним бабам, тяжело. Приготовь, постирай, убери; то в театр с ним надо тащиться, то в гости…

Бедняжка тяжело вздохнула, сокрушаясь о своей горькой доле.

— Куда же деваться, я уже привыкла. Что поделаешь, он меня любит, постоянно украшения дарит, — она закатила глаза. — Мне уже это золото надоело давно, просто обижать его не хочется… Вчера, смотри, что опять подарил.

И она протянула ко мне костлявый пальчик с тоненьким колечком с фианитом.

— Вообще-то ты права, что не связываешься с мужиками, — продолжала она изливать свою желчь. – Они сейчас такие избалованные, всем подавай богатых да красивых, а простые, вроде тебя, в дешевой курточке и без денег никому не нужны, только так, на одну ночь… И тратиться на подарки таким никто не будет… Если только на твою квартиру кто-нибудь позарится, тогда, может, женится, а так вряд ли… Да в принципе и квартира так себе – маленькая, на окраине…

Она рассуждала как будто искренне мне сочувствуя, но за этим крылось ее мелочное и гнидское нутро.

— Если только какого-нибудь деревенского найдешь. В ушанке и с вилами, — не удержалась-таки и ужалила ядом Мигунова.

У меня возникло стихийное желание отвернуть ей башку.

— Но не все же такие, — скрепя сердце, возразила я в миролюбивом тоне, — не все способны только брать. Есть и те, которые отдают.

И тут меня, что называется, понесло, и я добавила:

— Вот мой парень, например, каждый день дарит мне свежие розы. А вчера преподнес антикварное кольцо с изумрудом.

Мигунова разинула поганую пасть.

— Закрой рот, кишки простудишь, — дружески посоветовала я.

— Какой еще парень, — придя в себя, усмехнулась она, — нет у тебя никакого парня.

— Ты уверена?

Она запрокинула голову назад и захохотала.

— Ну, уморила, подруга! Кольцо с изумрудом! И где же оно?

— Такие вещи каждый день не носят. Это благородный камень, — адаптировала я к изумруду фразу Корсакова об абсенте.

К нашему разговору внимательно прислушивалась вся редакция.

— Это же не дешевые фианиты, — добила я подругу.

— У Марты вкус изысканный, с ней фианитами не отделаешься! — изрек из своего угла Глеб Вереницын.

Мигунова скривила узкий ротик.

— А-а, — коварно протянула она. — Ну что ж, в четверг, если ты не забыла, юбилей нашей газеты, вот и приходи в этом кольце.

Я похолодела.

А вслух сказала:

— Я как раз его и приберегала для такого случая.

И ослепительно улыбнулась мерзкой интриганке.

В душе я кляла себя на чем свет стоит.

И черт меня дернул ляпнуть про это кольцо! Ну откуда оно возьмется у меня к четвергу?!

Я представила злорадную ухмылку Мигуновой, когда я появлюсь на юбилее «Живого слова», пряча руки за спину.

Нет, я не доставлю ей такой радости.

Кольцо к четвергу надо достать хоть из-под земли.

Единственное, чему я была рада – так это тому, что моя нечаянная глупость до конца дня вытеснила из головы мысли о портрете отца.

Сегодня я опять задержалась на работе и вышла из редакции без двадцати десять. Я засиделась бы и дольше, но меня подгоняла мысль о трамвае. Вдруг он ходит только до десяти? Как это ни покажется невероятным, но я до сих пор не знала ни графика трамвая№15, ни его маршрута. Каждый раз я собиралась это выяснить, но все время возникала какая-нибудь неожиданная помеха.

Размышляя об этом, я заспешила на остановку.

На остановке переминались с ноги на ногу несколько припозднившихся граждан. Никакого транспорта в обозримом пространстве видно не было. У меня тревожно сжалось сердце.

Надо посмотреть на табличке расписание пятнадцатого трамвая.

Проснулась я в восемь утра по местному времени в совершенно разбитом состоянии. Приподнялась на постели. За окном который день был промозглый сумрак и ни малейших признаков солнечного света.

Что поделать, поздняя осень…

Я вылезла из постели, взяла сигареты и, хромая, вышла на балкон, чтобы покурить и немного придти в себя. Слава богу, сегодня суббота, и на работу спешить не надо.

За окном открылась панорама города. С высоты двадцать второго этажа я увидела парк с облетевшими деревьями, скамейками и скульптурой, за парком – знакомый супермаркет, возле которого проступало пятнышко трамвайной остановки. Из-за супермаркета выглядывала величественная башня с неправильно идущими часами. Весь пейзаж был отчетливо виден. Куда же он девается вечером?

Словно его сжирает наползающий мрак?..

Внезапно меня охватило необъяснимое тягостное чувство. Захотелось одеться, взять все свои вещи и бежать отсюда куда глаза глядят.

Я вынула из пачки вторую сигарету. Щемящая тоска неодолимой силы, будто клещами, сжала сердце. Что-то из самой глубины души с надрывом кричало:

Не могу здесь больше. Не могу!

Вспомнились подробности вчерашнего вечера. Шум леса, дурманящие запахи трав, скрип моста, влажный речной воздух, и — страх, приковавший к месту, ужас, проросший в самое сердце.

Сквозь тяжелую, тревожную, мучительную тоску изо всех сил продирался голос разума.

С чего все началось? Кажется, со скрипа кресла? А как же ему не скрипеть, когда ему почти сто лет?

А жуткий шум леса?..

А ты вспомни, сколько в тебе сидело к тому времени? Помнишь, как в песенке поется: «Выпил рюмку, выпил две, зашумело в голове…»

А удушливые запахи?

Милая моя, а ты бы не курила по пачке в день, глядишь, и запахи перестали бы душить…

А отец?..

Внутренний голос только посмеялся надо мной.

Это все твое пьяное воображение, дорогая фройлейн. А пропусти ты еще рюмочку, отец не только прогулялся бы по мосту, а сошел бы с картины и посидел с тобой у камина…

Голос меня как будто убедил; он умел все так просто объяснить!

Но, несмотря на это, заходить в гостиную почему-то чертовски не хотелось. Хотя надо бы подмести осколки и вытереть кровь с пола…

Я уберу в гостиной…

попозже

…и больше туда ни ногой!

Это обещание выглядело двусмысленно.

Я пошевелила порезанной ступней.

Если ранят тебя сильно, себе рану первяжи, — вспомнилась песня гражданской войны.

Безуспешно обшарив в поисках аптечки обе спальни и ванную, я заковыляла по лестнице вниз. Спустившись, поразмыслила: где бы она могла быть?

На первом этаже царили покой и умиротворение.

С замиранием сердца я взглянула на дверь гостиной.

Дверь поманила войти.

Нет!..

Я сделала шаг.

Нет, нет!

Я отчаянно затрясла головой и, волоча за собой ногу, попятилась в сторону отцовского кабинета.

Может, там найдется хотя бы пузырек йода или кусочек пластыря?..

Приоткрыв дверь, я заглянула в пустую комнату, озираясь по сторонам, потом вошла и притворила за собой дверь.

Мне показалось, что в кабинете как будто накурено; чтобы удостовериться, я втянула носом воздух. Точно, накурено!

Я вчера, конечно, переборщила с курением, но ведь я курила в гостиной…

И запах какой-то особенный; не такой, как от моих дешевых сигарет, а ароматный, с привкусом ванили.

Это-то как объяснить?!

Внутренний голос молчал.

Я почувствовала, что на меня опять начало накатывать желание уйти отсюда навсегда.

Сейчас я только обработаю ногу, созвонюсь с подружками и свалю отсюда до вечера.

Опять обрастая только что с таким трудом изгнанной тревогой, я начала рыться в шкафу, но там не было никаких шкатулок или коробочек с лекарствами,

а если бы и были, лекарствам было бы уже лет десять.

Бинт и пластырь, правда, не имеют срока годности.

Перебирая старые журналы, я из любопытства открыла один из них. Полистала. Журнал представлял собой сборник научных статей, выпускаемый Академией наук в советские годы.

Может, тут есть и изыскания моего отца, которому не стоится спокойно в портрете?

И тут же, перевернув страницу, я увидела его статью. Судя по сложному названию, она была посвящена средневековой схоластике. Схоластика находилась вне моей компетенции, поэтому оценить, насколько глубоки познания отца, я не могла. Но зато я прочитала предшествующую статье краткую биографию автора.

«Краузенштайн Вильгельм Карлович – молодой, но необычайно талантливый ученый, кандидат наук, доцент кафедры философии института славянской письменности и литературы…»

В этом институте училась моя мама!

Далее перечислялись его научные работы, сообщалось, что он внес существенный вклад в изучение и осмысление различных аспектов… и.т.д.

Очнулась я там же, на каменных ступенях. С первого этажа, через окно под лестницей, проникал слабый свет. Наверно, уже утро. Голова ужасно болела; тело ныло так, будто из него всю ночь вытрясали внутренности. Кряхтя, как древняя старуха, я поднялась и, шатаясь, побрела в спальню. На улице стояла прежняя беспросветная хмурь. Я опустилась на застеленную простыней из настоящего китайского шелка кровать, но даже не обратила внимания на ее струящуюся легкость. В голове роились обрывки мыслей. С трудом собрав их воедино, я начала укладывать свои нехитрые пожитки в пластиковый челночный баул.

Но неожиданно прервала свое занятие. Обида змеей душила меня. Я что, душевнобольная? Нет.

Нет?..

На старой квартире у меня никогда не было ни видений, ни галлюцинаций; ничего не казалось и не мерещилось. А тут…

Я отставила баул в сторону. Осмотрела просторную, уютную спальню. Коснулась взглядом полупрозрачных шелковых штор. Потом встала и вышла с сигаретой на балкон. Промозглый воздух вмиг выветрил утреннее сонное тепло, лицо облепила октябрьская свежесть. Разбросанные мысли приобрели четкость.

Я вспомнила всю свою жизнь, с самого детства. Мы с мамой всегда жили очень скромно, а бывали времена, когда и просто сидели без копейки. Мама работала учительницей русского языка и литературы в школе. Дачи у нас не было, богатых родственников – тоже. Никаких новомодных нарядов, дорогих телефонов, украшений и прочего я никогда не имела, несмотря на то, что мама работала на полутора ставках. Мой богатый папа-академик никогда о нас не вспоминал. А ведь, как выяснилось, прекрасно знал о нашем и, в частности, моем существовании! И вот теперь, когда справедливость, наконец, восторжествовала, и я получила причитающееся мне по закону, я собираюсь отказаться от наследства? И опять топать на работу в ботинках, которые ношу четвертый год и фиолетовой куртке с искусственным мехом, купленной в магазине «Дешево и сердито»? Из-за чего?! Из-за какого-то дурацкого куска холста? Да я сейчас же вышвырну его с двадцать второго этажа, а Корсакову объявлю, мол, забыла запереть дверь и меня обокрали. На нет и суда нет!

Охваченная решимостью, ловко таща за собой больную ногу, я влетела в гостиную и, не глядя на портрет, сорвала его со стены и побежала назад в спальню.

Мне показалось, что портрет извивается в моих руках. Ну что ж, пусть корчится! Я распахнула окна балкона и глянула вниз. Никого. В следующую секунду портрет отца полетел вниз с головокружительной высоты. Я проводила его взглядом. Когда он, на глазах уменьшаясь до крошечного пятнышка, долетел до земли, донесся еле слышный треск.

Вот и чудненько. Вот и слава Богу!

В ту же секунду возникло ощущение невероятного облегчения. Я наконец-то вздохнула полной грудью. Тяжесть, много дней сковывавшая душу, куда-то ушла.

Мне захотелось петь и парить от радости. Как на крыльях, я слетела вниз, на кухню, и весело принялась готовить гренки и кофе. Мне даже показалось, что на улице чуть просветлело. Решено – после завтрака отправлюсь гулять!

Пока варился кофе, я не спеша опять заглянула в гостиную. Место возле часов непривычно пустовало. Однако атмосфера комнаты все еще оставалась какой-то угнетающей. Пользуясь моментом, я, наконец, собрала осколки вместе с рюмкой и вымыла пол.

Во всем теле чувствовались бодрость и прилив сил.

Позавтракав, я облачилась все в ту же фиолетовую куртку, джинсы и ботинки и, весело напевая, вышла из дома. Обошла дом кругом.

Портрета нигде не было.

Тем лучше.

Вопреки ожиданиям, на проспекте стояла все та же пасмурная и сырая погода. По тротуару по-прежнему беззвучно брели бестелесные тени людей в темных одеждах, по дороге бесшумно катились очень дорогие машины, время от времени перемежаясь с трамваями и такси.

Ясно слыша неестественно громкий стук собственных шагов, я двинулась в сторону супермаркета. Куплю, пожалуй, еще бинт да йод, пусть выдадут мне чешский абсент! Поднимем бокалы за мое наследство!

Я пребывала в какой-то безумной эйфории.

В приподнятом настроении зашла в магазин и потребовала подать бинт и йод, приготовив тридцать восемь рублей.

Продавщица удивленно подняла на меня глаза.

— Бинт и йод продаются в аптеке.

Видя мое недоумение, она пояснила:

— Выйдете на улицу, пройдете за трамвайную остановку, через книжный магазин и конфетную фабрику, и на самом углу, у стадиона – аптека.

— А как же акция – купившему бинт и йод – чешский абсент?..

— Какая акция? У нас не продаются медикаменты, — повторила она.

Ничего не понимая, я вышла и начала спускаться вниз по улице.

Внутри опять поселилось неясное сомнение.

Я шла вперед, без особого интереса разглядывая попадающиеся на пути здания. Несмотря на то, что я обитала на Проспекте Касаткина уже несколько дней, дальше магазина и остановки ни разу не заходила.

Но, как оказалось, улица там не кончалась, напротив, она вилась длинной лентой, сужающейся лишь на горизонте. На пути мне, действительно, попались небольшой книжный магазин под коричневым шатром, конфетная фабрика с нарисованными на вывеске большими конфетами и, наконец, аптека. Дальше улица спускалась с горки вниз, а с правой стороны появился большой стадион без названия. В аптеку заходить я не стала, а сразу свернула к стадиону. Выглядел он очень значительно.

Последняя воля. Самые необычные завещания

В один из вечеров, когда Булгаков, несмотря на болезнь, еще мог говорить, он сказал Елене Сергеевне, что хочет составить завещание — пусть в нем будут такие строки: человек, который придет к нему, Булгакову, после того как будет опубликован роман «Мастер и Маргарита», в день, когда Михаил Афанасьевич сжег первый вариант рукописи романа, и положит цветы на могилу, — этот человек должен получить определенный процент гонорара от авторского… Это была очередная, хотя и горькая, шутка Михаила Афанасьевича. Но Елена Сергеевна пообещала мужу, что выполнит его волю.

10 марта 1940 года Михаил Булгаков умер. А почти через тридцать лет, весной 1969 года, на Новодевичьем кладбище появился молодой человек. Он был один. И искал могилу. Точного ее места он не знал. Помнил лишь, что нужного ему человека похоронили в вишневом саду неподалеку от могилы Антона Павловича Чехова, среди могил старейших артистов Художественного театра. И все же он нашел то, что искал.

Именно могилу Михаила Булгакова искал в тот весенний день молодой человек. Нашел и расстроился: ни одного цветка. Молодой человек вернулся к воротам, к цветочному магазину. Принес, положил цветы, постоял немного и уже собирался уходить, как вдруг услышал тихий голос: «Молодой человек, подождите». Он оглянулся и увидел пожилую даму. Она поднялась со скамейки, стоявшей чуть дальше по тропинке, и пошла ему навстречу: «Простите, как вас зовут? Мне очень нужны ваш домашний адрес и номер телефона». «Зачем они вам?» — смутился молодой человек. «Сейчас я не стану ничего объяснять. Поверьте, мне действительно нужен ваш домашний адрес. Вам ничто не угрожает», — ответила незнакомка.

Вернулся в Ленинград. О встрече с незнакомкой он вскоре забыл. Но недели через две на его домашний адрес из Москвы пришел почтовый перевод. Невельский отправился в почтовое отделение, получил деньги. Страшно удивила сумма — деньги были огромные. «От кого они?» — молодой человек снова терялся в догадках. Повертел бланк почтового перевода: в разделе «Для письменного сообщения» ни слова… Через день-два в ленинградской квартире раздался телефонный звонок: «С вами говорит Елена Сергеевна Булгакова…» Владимиру Невельскому позвонила жена и друг писателя. «Вы получили перевод? — спросила Елена Сергеевна. — Да, его послала я, выполняя волю покойного Михаила Афанасьевича. Он был великим шутником и выдумщиком. Даже когда заболел, устраивал розыгрыши».

• Борьба с зависимостью и неудачный роман. Как сегодня живет Александр Рыбак
• ​Житель Израиля: «Тут даже родители не могут просто так войти в школу»
• В Лунинце пьяный мужчина выбросил 4-летнего ребенка с балкона
• Последний звонок и выпускной в школах в 2021 году пройдут традиционно
• Лунный календарь садовода и огородника с 13 по 27 мая

Annotation

Госпожа Удача отыскала Андрея Макина в комнатке для прислуги, где он жил, то есть писал романы, и щедро наградила. В ноябре прошлого года безвестный сочинитель получил за свою четвертую книгу две премии подряд, в том числе самую престижную – Гонкуровскую, что сразу привлекло к нему внимание прессы и читателей (скорее всего, ненадолго). Среди дружных похвал прозвучал, как водится, и одинокий голос скептика, напомнивший о многочисленных промахах Гонкуровского жюри и в очередной раз повторивший то, о чем знают все (кроме широкой публики), а именно: что исход состязания зависит вовсе не от таланта претендентов, а от закулисной борьбы трех крупнейших издательств, экономически заинтересованных в Гонкуровской премии, которая гарантирует высокие тиражи и, стало быть, барыши.

Впрочем, даже если это всем известно, такого рода низкие истины принято не замечать, праздник награждения имеет свои нерушимые правила. А «Французскому завещанию» суждено было стать сенсацией, притом не только во Франции, но и у нас, в России, еще и по особым причинам. У нас – потому что автором «лучшего французского романа» года оказался русский, всего восемь лет назад покинувший Советский Союз. (В некоторых откликах явственно слышалось эдакое «знай наших!». ) У них – потому что этот русский пишет «безупречным, классическим» французским языком и любит Францию так, как любят родину – или страну своей мечты. Такое необычное объяснение в любви ко всему французскому не могло не подкупить французов. Хотя страна, сотворенная русским мальчиком Алешей – так зовут героя – из рассказов бабушки, француженки Шарлотты (волей случая застрявшей в российском захолустье), из старых газетных вырезок, хранившихся в бабушкином чемодане, и, конечно, из французской литературы, давным-давно канула в Лету. Недаром же Макин постоянно называет ее Атлантидой. Несмотря на достоверность исторических частностей и бытовых штрихов, она имеет мало общего с реальной Францией. В чем герой (авторское alter ego) убеждается, став невозвращенцем. («Именно во Франции я едва не забыл окончательно Шарлоттину Францию». )

Любой другой писатель извлек бы из этого столкновения мечты с действительностью очередной вариант утраченных иллюзий. Во «Французском завещании» сей традиционный и вечно новый драматический мотив, едва возникнув, сходит на нет. Как бы вопреки сюжету и судьбе, загоняющей героя в одиночество и нищету, наперекор самой смерти, настигшей Шарлотту в тот момент, когда он готовился встретить ее в Париже, Макин написал не о крушении, а о торжестве мечты, иллюзии, воображения, иначе говоря – литературы, над грубой оболочкой бытия, которую мы называем жизнью. А решение Гонкуровской академии сообщило неожиданную убедительность этому романтическому кредо, увенчав его – за пределами текста – эффектным хеппи-эндом.

Но русских читателей книга Макина наверняка разочарует.

Интересные и необычные завещания, подтверждённые историческими фактами

Под Рождество, глухой порой Жестокой ледяной зимы, Когда слыхать лишь волчий вой И в дом к теплу вернуться мы Спешим до наступленья тьмы, Избавиться замыслил я От кандалов любви, тюрьмы, Где страждет днесь душа моя.

III

Я не забыл, из-за кого Пришлось мне столько слез пролить, Что нужно милой для того. Чтобы мои терзанья длить, А потому могу молить Богов, к влюбленным благосклонных, Меня, отметив ей, исцелить От мук, мне ею причиненных.

Улыбкою и блеском глаз Она меня в обман ввела, Хоть, как я понял лишь сейчас, Из равнодушья иль со зла Не жаждала и не могла Помочь мне в горестях моих, И должен был бы я тепла Искать в объятиях иных.

V

Меня коварный взгляд ее Пленил надежней, чем оковы, На пытку существо мое Всечасно обрекая снова, Но, видя, сколь со мной сурова Та, без кого мне свет немил, Я бегством от врага такого Спастись в отчаянье решил.

Пусть водопой Попен возьмет Метр Жак Рагье, а сверх того С «Сосновой шишкой» перейдет В распоряжение его Преизобилие всего, Чем любит каждый выпивоха Свое потешить естество, Зане пить без закуски плохо.

XX

Засим хочу, чтоб не забыл Про вас, Мотен и Базанье, Вельможа, что назначен был Делами ведать о жулье; А чтоб мой прокурор Фурнье Не унывал, мороз почуя, Пусть щеголяет в том рванье, Которое ему вручу я.

Засим пусть прасол Жан Труве Себе присвоит невозбранно «Быка с венком на голове», «Корову» и «Руно барана»; Того ж, кто у него, буяна, Сей скот попробует угнать, Повесить должно, как смутьяна, Чтоб не дерзал чужое брать.

XXII

Начальник стражи городской «Шишак» получит, потому Что он рискует головой, Когда ведет дозор во тьму; А тем, кто подчинен ему, Я дам «Фонарь» на Пьер-о-Лэ: Себе ж «Три лилии» возьму, Коль повлекут меня в Шатле.

Завещание на миллион… деревьев

Как и способность к подражанью Или событья наперед Предвидящее проницанье, Их помрачение ведет Порой на день, неделю, год К расстройству умственному нас. Об этом, помню, речь идет У Аристотеля не раз.

XXXVIII

Зато фантазия, а с ней И органы мои воспряли, Хоть тот из них, что всех важней, Стал не бодрей, но даже вялей Из-за смятенья и печали, Мне ранее столь непривычных, Сего довольно, чтоб признали Мы общность наших чувств различных.

Я знаю множество примет; Я знаю, где есть ход запасный; Я знаю, кто и как одет; Я знаю, что и чем опасно; Я знаю, где овраг пропастный; Я знаю, часты грозы в мае; Я знаю, где дождит, где ясно; Я знаю все, себя не зная. Я знаю, есть на все ответ; Я знаю, где черно, где красно; Я знаю, что где на обед; Я знаю, лжем мы ежечасно; Я знаю, хищна волчья стая; Я знаю, жалобы напрасны; Я знаю все, себя не зная. Я знаю были давних лет; Я знаю, люди разномастны; Я знаю, кто богат, кто нет; Я знаю, кожа чья атласна; Я знаю, глуп, кто любит страстно; Я знаю, алчности нет края; Я знаю, умники несчастны; Я знаю все, себя не зная. Я знаю, принц, что жизнь ужасна; Я знаю, на земле нет рая; Я знаю, смерть над каждым властна; Я знаю все, себя не зная.

Для осуществления задумки Вильгельм выкупил действующую форму капитана. 16 октября 1906 года в час смены караула мужчина обратился к двум отделениям гвардейцев, которым предъявил поддельный экстренный приказ начальства, тем самым взяв их под свое командование. Вместе со служивыми он двинулся в Кёпеник на поезде, сказав им, что не смог реквизировать машину. Напоив в дороге гвардейцев «пивом» и задобрив марками на вокзале Кёпеника, Вильгельм приказал им обеспечивать тишину и порядок, а сам захватил здание ратуши.

Аферу освещали во всех СМИ Германии. Граждане, в том числе причастные к власти, нашли аферу весьма находчивой и забавной. Кайзер Вильгельм II назвал «капитана» из Кёпеника «гениальным малым». Вскоре о нем узнал весь мир. После недель веселья и шуток общество задумалось, как простой сапожник, имея только капитанскую форму, смог внести разлад в деятельность властей. Правительство высказало ответную шутку, которая звучала как: «Вот что значит дисциплина!». Тем самым назвав поведение гвардейцев уважительным и покорным по отношению к людям, занимающим вышестоящие должности.

Из «Завещания» Жана Мелье ³⁸.I.

Воспоминания о мыслях и чувствах Ж… М…, священника и кюрэ приходов Естрепиньи и Бю, по поводу некоторых обманов и заблуждений в поведении и в управлении людей, откуда можно извлечь ясные и очевидные доказательства тщеты и ложности всех божеств и всех религий мира, воспоминания, предназначенные для его прихожан после его смерти, во свидетельствование истины для них и для всех им подобных.

«Для свидетельства перед ними и язычниками».

(Матф. X. 18).

Мои дорогие друзья, так как мне не было бы позволено и было бы связано со слишком опасными и досадными последствиями говорить открыто в течение моей жизни то, что я думал относительно поведения и управления людей, относительно их религий и их нравов, – я решил сказать вам об этом после моей смерти. Конечно, моим наклонностям в большой степени соответствовало бы сказать вам об этом во всеуслышание, прежде чем я умру, в тот момент, когда я увидел бы приближение конца моих дней и когда я еще располагал бы силою своего слова и суждения. Но так как я не уверен в том, что в эти последние дни и в эти последние минуты я буду располагать временем и полным присутствием духа, необходимыми для того, чтобы объявить вам тогда о своих чувствах, я решил поэтому изложить их для вас здесь в письменной форме и дать вам в то же самое время ясные и убедительные доказательства всего того, о чем я имею намерение вам сказать по поводу них, для того, чтобы попытаться, быть может и с опозданием, освободить вас от обмана и, поскольку это в моих силах, от напрасных заблуждений, в которых мы все имеем несчастие рождаться и жить, и в которых и я принужден был держать вас, к своему огорчению. Я говорю, к огорчению, потому что это было поистине огорчением для меня видеть себя обязанным делать это. Вот почему также я выполнял свои обязанности лишь с большим пренебрежением и отвращением, как вы могли это заметить. [87]

Вот искренние мотивы того, что привело меня прежде всего к намерению, которое я предлагаю выполнить здесь. Так как я естественным путем, в себе самом чувствовал, что в людях нет ничего в такой же мере прекрасного, приятного, дорогого и желанного, как мир, доброта, справедливость, истина, законность, которые должны были бы, как мне казалось, быть для людей бесценным источником блага и счастья, если бы они заботливо сохраняли в отношениях между собою столь высокие добродетели, я так же естественно, в самом себе, чувствовал, что нет ничего в такой же мере отвратительного, презренного и пагубного, как раздоры и разделения, клевета и тирания, которые разрушают и убивают в людях все, что может быть в них наилучшего, и которые вследствие этого являются фатальным источником не только всех людских пороков и злодеяний, но также злосчастными причинами всех несчастий и всякой нищеты, которые их преследуют в жизни.

От дней моей ранней юности я уже видел все обманы и заблуждения, причиняющие столь великие несчастий в мире, и чем старше я становился и рассудительнее, тем в большей степени я сознавал ослепление и злобу людей, тем больше я сознавал пустоту их суеверий и несправедливость их управлении. Так что, не имея никогда особенно тесных связей с миром, я мог бы сказать по слову мудрого Соломона, что я видел и даже с удивлением и негодованием, что нечестие царит по всей земле и что в суде так велика испорченность, что все те, кто был поставлен для воздаяния справедливости другим, сделались наиболее преступными и на место правды поставили беззаконие ³⁹. Я узнал такие злодеяния в мире, что самая совершенная добродетель и самая чистая невинность не были пощажены злобою клеветников. Я видел и можно видеть во всякое время несчастных невинных людей, неосновательно преследуемых и несправедливо притесняемых, и никого не тронули их несчастия, и не нашлось ни одного милосердного покровителя, который бы им помог. Слезы гонимых праведников и нищета стольких народов, тиранически притесняемых богатыми и сильными земли, принесли мне так же, как и Соломону, столько отвращения и столько презрения к жизни, что я считая так же, как и он, удел мертвых гораздо более счастливым, нежели живых, и удел тех, кто никогда не жил, в тысячу раз более счастливым, нежели тех, которые живут и которые еще станут среди столь великих зол ⁴⁰.

II.

Александр Дюма-отец (Alexandre Dumas)

• Статья
• Обсуждение
• Просмотр кода
• История
• Статья
• Обсуждение
• Ещё
• Инструменты
• На других языках

Известный комик пошутил даже в своем завещании. Вы наверняка слышали о премии в миллион долларов, которая ждет мужчину, способного забеременеть и родить. Так вот, это Чаплина рук дело. Стоит ли говорить, что пока эта премия ждет своего часа.

Еще один миллион великий “немой” (к слову, страстный курильщик) завещал тому, кто сможет выпустить из трубки шесть колец дыма, а седьмое пропустить через эти кольца. За 42 года, что прошло со смерти Чарли, тысячи людей попытались проделать этот трюк, но безуспешно. Слабо попробовать?

Красавица с фиалковыми глазами, неподражаемая Клеопатра всех времен и народов всегда опаздывала. Будь то романтическое свидание, деловая встреча или съемка фильма — она появлялась на пороге ровно через 15 минут после назначенного времени. Неудивительно, что свою фишку она решила использовать и на последнем мероприятии со своим участием — на собственных похоронах.

В завещании Тейлор указала, чтобы ее гроб доставили на церемонию прощания с опозданием ровно на 15 минут. Так и было сделано.

Однако не стоит думать, что актриса была глуповатой пустышкой и написала в завещании только это. Куда более важная последняя воля Элизабет — продать ее богатую коллекцию украшений и перечислить вырученные деньги в фонд по борьбе со СПИДом. Этот фонд, кстати, она сама и основала. Так-то!

Американская домохозяйка Фредерика Кук основательно подготовилась к выражению последней воли. У женщины не было бриллиантов и вилл, зато имелись многочисленные друзья и недруги. Вот им-то Фредерика и посвятила свое завещание, которое писала целых двадцать лет!

Серьезно, каждый день на протяжении 20 лет домохозяйка садилась за стол и начинала строчить. Родственники думали, что она сочиняет роман — и были, в общем-то, недалеки от истины. Завещание Фредерики состоит из 95 940 слов — это 19 авторских листов, или примерно 209 страниц А4, набранных стандартным шрифтом.

В своем завещании она обратилась к каждому человеку, которого знала, и посвятила им по нескольку строк. Кому-то достались добрые слова, кому-то — не очень. Если бы сейчас это произведение опубликовали, получился бы отличный бытовой роман из американской жизни прошлого столетия!

Американский продюсер Роджер Доркас был тот еще оригинал — все свое состояние в 60 миллионов долларов он завещал любимому псу Максимилиану. Кроме того, собаке оформили социальную страховку и заплатили за нее налоги.

Самое интересное, что жене продюсера, 24-летней актрисе Уэнди, не досталось ни цента. Однако вдовушка не растерялась и подключила к делу опытных адвокатов. Вместе они разработали безумный план: Уэнди должна стать опекуном пса, а затем выйти за него замуж.

Еще одна любительница братьев наших меньших — миллионерша Леона Хелмсли — обделила собственных внучек. Она завещала им всего по пять миллионов, а любимой собачке — 12. Обосновав это тем, что боится, как бы животное не лишилось привычного ухода и образа жизни.

Собачья жизнь предполагается отменная: лучшая еда, врачи, игрушки. А после смерти ее похоронят в специальном мавзолее стоимостью 1,5 миллиона долларов. Кстати, еще 10 миллионов покойница отписала брату, который и будет ухаживать за псинкой.

Родственники сумасбродной миллионерши, натурально, возмутились и подали на бабулю в суд. Говорят, процесс идет до сих пор. Последняя воля, ничего не поделаешь!

Заядлый курильщик дядюшка Сэм был вынужден прятаться от жены и дымить на задворках дома, чтобы та не заметила. Уж очень порядочной домохозяйке не нравился табачный запах! Но и в страшном сне она не могла представить, как жестоко отомстит ей с того света муженек…

Не будем вас томить: муженек указал в завещании, что 330 тысяч фунтов достанутся благоверной только в том случае, если она будет выкуривать по пять сигар в день. Эта история широко освещалась в английской прессе, ну а супруге ничего не оставалось, как закурить. Не пропадать же деньгам!




Похожие записи:

• Может ли быть отменено завещание
• Если за рулем был другой человек за превышение скорости
• Выплаты приемным родителям в 2022 в Москве после 11 класса